*****

— Господин Аунешэц! — прозвучал голос санитара у входа в палатку, где отдыхал Ганс Аунешэц, один из врачей полевого госпиталя, поставленного несколько дней назад бороться с неизвестной заразой, поразившей почти в полном составе сто восемьдесят четвёртый разведывательный батальон Вермахта.

— Гельмут?

— Да, это я, Господин Аунешэц.

— Заходи, — дал разрешение солдату врач и когда тот оказался в палатке, спросил. — Что случилось?

— Ещё восемь человек вынесли к смертникам. Им вкололи большую дозу морфина, чтобы не кричали.

— Ещё восемь, — повторил за ним врач.

— И ещё я видел штабную машину, на которой приехали два офицера из полиции. Капитан и майор. Они пошли в палатку к господину Гергольцу.

— Что-то ещё?

— Нет.

— Тогда ступай к больным, скоро я подойду.

Когда санитар ушёл, Ганс с тихим вздохом встал из-за стола, натянул халат, потом смочил одеколоном большой кусок ваты и вложил тот в марлевую повязку, которую надел на лицо. Через несколько минут он вошёл в большую палатку, стоящую далеко от лазарета. Рядом с ней стояли ещё две таких же. Территорию вокруг них опоясывали нитки колючей проволоки на деревянных кольях. На проволоке висели несколько фанерных табличек с надписью: «Опасно! Инфекция!».

Оказавшись внутри, он привычно сморщился и инстинктивно задержал дыхание. Это происходило каждый раз после входа сюда, так как в палатке висел кошмарный смрад разлагающейся плоти. Одеколон едва-едва помогал от него. Внутри на кроватях лежали десятки мужчин, накрытых простынями до шеи. Все они были привязаны за руки и за ноги к спинкам, а рты закрыты кляпами, так как они бились в корчах и кричали от жуткой боли, раздирающей их изнутри. Уже второй день они не ели и не пили. Никакие лекарства им не помогали. От мук спасали лошадиные дозы морфина и сильнодействующего снотворного. Увы, ненадолго. Уже через пару часов солдаты вновь начинали биться в агонии и по-звериному выть. Постоянно колоть препараты было нельзя, так как в них нуждались те больные, которых ещё можно было спасти. Исключение делалось тем, кто переносился из двух палаток в палатку смертников. Они мучились так ужасно, что командир госпиталя отдал приказ вводить им смертельную дозу морфина, либо опия.

Ганс подошёл к одному из умирающих, приподнял простынь и посмотрел на тело, изуродованное неизвестной болезнью. Вместо ног были два раздувшихся кожаных бурдюка, сочащихся гноем из множества мелких язв. Сверху по ним тянулись жгуты вен, увеличившихся настолько, что стали толщиной с мизинец. А ещё они были черны, словно в них текла не кровь, а отработанное моторное масло или дёготь. Дальше они расползлись по животу и тянулись к груди. Опыт с первыми умершими показывал, что как только чёрные вены оказывались напротив сердца, то больной умирал спустя несколько часов.

— Господин Аунешэц, вас к себе зовёт господин майор, — в палатку заглянул один из санитаров.

— Иду. Только приведу себя в порядок.

Вернувшись в свою палатку, он снял халат и бросил его в таз с мыльным раствором, туда же следом отправилась шапочка и маска, надушенная вата полетела в помойное ведро. В другом тазу он умылся, тщательно вымыл руки, смочил одеколоном ладони и погладил им лицо и волосы. Но, несмотря на эти меры, когда он зашёл к начальнику госпиталя, тот и двое его гостей сморщили носы.

— Это вы занимаетесь болезнью сто восемьдесят четвёртого разведбатальона? — поинтересовался у него гость с погонами гаупмана, наплевав на субординацию.

— Так точно, господин капитан.

— Вы разобрались, что это за болезнь? Откуда взялась и чем грозит?

— Присаживайся, Ганс, — командир госпиталя указал на свободный стул.

— Благодарю, — поблагодарил он его и воспользовался предложением, после чего посмотрел на гостей. — Господа, говорить о точных данных пока рано, но лично моё мнение — это не болезнь, а отравление.

Капитан с майором переглянулись, словно слова доктора не стали для них откровением.

— Продолжайте.

— Пока бедные солдаты были в сознании, я поговорил с ними и узнал, что такие же симптомы были и у лошадей в батальоне. Тех пристрелили сразу же, посчитав, что это зараза, и она может перейти на здоровых лошадей. Так же пострадали почти все пехотинцы и всего несколько человек из водителей машин с мотоциклами да десяток возниц. Остальные двести шестьдесят семь человек пострадавших передвигались пешком.

— Как они могли отравиться?

Аунешэц пожал плечами.

— Не знаю. Возможно, переходили вброд отравленный ручей или речку. Возможно, мыли ноги, взяв воду из отравленного водоёма, например, колодца. Но если последнее верно, то почему водители и возницы не пострадали? — произнёс он.

— Это могла быть пыль?

— Пыль? — переспросил Ганс и покачал головой. — Пыли надышались бы все солдаты и животные батальона. А мы видим, что кое-кто цел и невредим.

— Если обработать участок дороги отравой, она может поразить ноги через сапоги? Ведь повреждения начались с ног, так?

— Так, — согласился с ним врач. — Потому я и сказал про ручей или мытьё ног ядовитой водой. Правда, руки тоже должны были пострадать, хм. Что же до дороги, то это должна быть очень сильная отрава. Такая, что её пары скорее попадут в организм через лёгкие, чем сквозь сапоги и портянки доберутся до кожи. Да и пыль была бы ядовита настолько, что разъела бы глаза, носоглотку и сделала бы с лицом то же, что сейчас происходит с ногами.

— А вы видели или слышали о чём-то похожем?

— В Африке я видел больную, страдающую от слоновьей ноги. Это заболевание слегка напоминает то, что происходило с солдатами в первый день, когда ноги стали опухать и отекать. Но слоновья нога не может развиваться настолько быстро и она не гниёт. Больше с подобным я не сталкивался нигде и не слышал ни о чём похожем. А что вы думаете, господа? Есть у несчастных солдат хоть какой-то шанс? Я не о своих больных, а про тех, кто может стать новыми жертвами отравления.

— Мы считаем, что русские варвары применили против нас химическое оружие. Мы нашли участок дороги, где нет ничего живого. Даже насекомые, мыши и птицы на нём и рядом с ним превратились в гниль. То же самое произошло с травой. Но отрава быстроразлагающаяся, так как с колонной пленных, которую позже прогнали там, ничего не случилось, — ответил майор.

— Нам нужны доказательства. В первую очередь ваши показания и экспертиза. Весь мир должен узнать, что коммунисты сражаются методами, которые запрещены всеми цивилизованными странами. Это развяжет нам руки в войне с варварами, — добавил вслед за ним капитан.

— Всё, что в моих силах, господа, — чуть склонил голову Ганс. — Варвары, которые не чтят ни одного кодекса, должны понести заслуженную кару, какая бы она ужасная не была.

Глава 10

Первым созрело, если так можно сказать, продуктовое древо. Оно оказалось высотой около четырёх метров с широкой густой зонтичной кроной и толстым стволом с гладкой светло-зелёной корой. Ветви были усыпаны мелкими вытянутыми, как у ивы листьями и продолговатыми плодами с прочной твёрдой скорлупой двух цветов: коричневого с красноватым отливом и желтовато-белого. Размером каждый плод был в два моих кулака.

— Это можно есть? А оно вкусно? — поинтересовалась у меня Маша.

— Не знаю, сам впервые вижу их, — признался я. — Нужно пробовать.

Плоды со светлой скорлупой были полны мелких-премелких зёрнышек белоснежного цвета. Каждое было чуть-чуть крупнее пшена и очень мягкое. На пробу я забросил в рот щепоть и медленно разжевал.

— Как оно? — спросил меня старик. — Вкусно али вроде липовой каши, которую только с великой голодухи в рот потащишь?

— Очень похоже на пресные лепешки, — ответил я. — Буквально один в один.

Прохор взял немного зёрен и положил в рот, после чего неторопливо стал жевать.

— Хм, а ты прав. Почитай, что хлеб обычный, только без соли и сахара, да и дрожжец бы подкинуть не мешало. Интересно, а замесить из них нормальный хлеб можно?